Средневековая школа подмастерье и современная художественная школа — можно ли их сравнить? Если можно, то лучше сделать это сейчас, когда в «Конном дворе» проходит выставка одной из самых необычных творческих студий Москвы.
Это студия «Колор», которая работает при Московском зоопарке. Студии больше тридцати лет, и все эти годы ею руководит Марк Маргулис — человек-оркестр, выдумщик и педагог. Его метод сочетает живопись с театром, музыкой и игрой. Во время занятий дети слушают музыку, а создание одной картины может неожиданно перерасти в спектакль и наоборот. Это эксперимент, но это и классическая школа искусств.
Наш второй герой — сергиевопосадец Аллан Ранну. Мы знаем его как путешественника, философа-востоковеда и художника.
Но мало кто вчитывается в строчку из его биографии на справочных листах, что сопровождают каждую выставку. Аллан напоминает, что научился рисовать по классической средневековой модели — в шестидесятых, в его родном Таллине, как подмастерье у мастера.
Мы побывали на выставке, а затем дали слово Аллану, чтобы сравнить, не считая одну модель лучше другой, чем они отличаются, что мы потеряли и что приобрели.
Марк Маргулис — о том, что даёт школа
На открытии выставки «Колора» в «Конном дворе» гости устроили парад — смешное абсурдное шествие с транспарантами и лозунгами вроде «Да здравствуют комары и всё живое на земле! Да здравствует музей и зоопарк!». В перерывах между лозунгами руководитель школы Марк Маргулис, джентльмен в артистичном берете, дудел в рожок, отчего и дети, и взрослые моментально приходили в восторг.
В музейном зале выстроили дом-лабиринт из реек, планок и ширм, а вместо стен развесили десятки картин — малую часть архива студии. Наш серьёзный государственный музей-заповедник видел многое, но такое — впервые.
Марк Маргулис убеждён, что в педагогических вузах необходимо преподавать актёрское мастерство. «Если педагог способен играть и придумывать, то с ребёнком ему будет легко», — говорит он.
Он может сравнить две модели преподавания: «один учитель — один ученик» и традиционную школу искусств. «Когда я работал один, ученик перенимал только мою технику. Так бывает и в группе: если учитель один, то видишь, что рисунки детей похожие. Когда у меня появились коллеги с разными стилями, это только пошло на пользу ученикам».
Студия проводила открытые уроки по всему миру: от Норвегии и Франции до Конго и Афганистана. На стенах сергиевопосадской выставки можно видеть эти работы, сделанные в разное время в разных странах.
«Помню мессы Баха и запах красок»
Аллан Ранну — о том, как он был подмастерьем
— На пятилетие я получил в подарок деревянный ящик с масляными красками. Человек, который их подарил, был другом моих родителей — завкафедрой живописи Таллинского художественного института.
До этого я рисовал всякими акварельками, а тут понял, что масляные краски — они другие. Как Господь лепит мир, так же лепишь и ты. Масляная краска — это глина, смешанная с льняным маслом, и из этой глины ты создаёшь мир.
Но он же был хитрый, этот завкафедрой. Подарил, подождал полгода, и к тому времени я пропал — уже вовсю этими красками что-то там такое рисовал. И тогда он говорит родителям: что же, приводите ко мне.
Он участвовал в Гражданской войне в Испании, его фамилия была Лукач. Но в Эстонии его звали Лукац, потому что в эстонском языке нет звука «ч». И я тоже звал его Лукац, а имя не помню.
Первым, что я нарисовал, была Ратушная площадь в Таллине перед грозой. Мне всегда нравилось это состояние, когда подходит грозовое облако, и вдруг на фоне серого облака начинают ярко светиться крыши, на которые ещё падает солнце.
Мне очень понравился запах красок.
После школы я шёл в мастерскую к Лукацу. Он научил меня растирать краски: мы ходили за глинами, растирали их до пыли, смешивали с льняным маслом. Перед домом, где я жил, на главной улице, раскопали дорогу, и мы докопались до архаичных голубых глин.
У него не было целью показать мне, как делаются краски, — просто он всегда так делал для себя.
Ребёнок выучивает язык в совершенстве, вообще не зная до этого никакого языка. Его мозг развивается, впитывая все эти штуки. Мы так устроены, что в детстве воспринимаем мир целиком, берём пример, обезьянничаем. Наше доверие похоже на веру в Бога, и поэтому обучаться у хорошего мастера — это прекрасно.
Точно так же в Индии происходит обучение брахманов, непосредственная передача без отчуждения.
В школе учительница рассказывает ученикам концепцию, а у мастера вы берёте пример жизни человека со всеми его достоинствами и недостатками. Вы видите, как он пишет картину, как мучается, как достигает высоты. В художественной школе эта часть жизни скрыта.
Но у этого метода есть и недостатки. Школа, как мне кажется, существует не для того, чтобы дети чего-нибудь выучили. Она существует для того, чтобы налаживать социальные связи. Средневековое обучение не помогает социализироваться, а наоборот, противоречит нынешнему миру. Нынешний мир — это норма прибыли.
У меня был перерыв, года три я не ходил в мастерскую. Мне было скучно рисовать натюрморты, шары и кубы. И однажды я увидел морские раковины — сначала на Чёрном море, а потом на известняковом обрыве ордовикского периода рядом с Таллином, там, где снимался «Гамлет». Мы лазили с пацанами вдоль этого обрыва.
И Лукац понял, что меня интересует такая красота природы, и он снова меня поймал. Вот, говорит, рисуй ракушки. И я снова начал рисовать, но в то же время увлёкся спортом — пятиборьем, водным поло, подводным плаванием.
Как раз благодаря тем раковинам я запал на морскую биологию, и мне стал интересен феномен жизни — что такое живое и неживое. Я подготовился, закончил школу, поступил на биофак МГУ.
Сегодня я чаще вспоминаю не Лукаца, а запах краски в мастерской, принципы, которым он меня научил, и музыку — ранний «Лед Зеппелин» и орган в Церкви Святого Духа рядом с Ратушной площадью.
Там лучший в Северной Европе орган. По воскресеньям на этом органе играл мессы Баха великий музыкант Хуго Лепнур. Гарри Гродберг, Царство ему Небесное, в сравнении с ним — просто машина. Хуго Лепнур был верующим человеком, он проникался музыкой. Я часто в те годы приходил слушать его.
