Дик

Элеватор — это зернохранилище с механическим оборудованием для приёма, очистки, сушки и отгрузки зерна. Во время войны элеватор считался объектом стратегического назначения и по всем правилам охранялся военизированной охраной. Вдоль стен стояли вышки с часовыми и прожекторами, а по периметру ежечасно проходили контролёры с собаками.

На элеватор по очереди постоянно въезжали полуторки, которые привозили зерно на просушку и обработку, а обратным рейсом вывозили зерно на мелькомбинат. Муку поставляли в пекарни для выпечки хлеба, который вместе с сухарями сразу отправляли на фронт. Днём работа кипела, а по ночам было очень тихо и спокойно. Лишь изредка раздавался вой собаки, которая, глядя на бездонное звездное небо, вдруг вспоминала мирное время, и слёзы сами текли из собачьих глаз.

— Ты что воешь, псина? — грубо пнув в бок собаку солдатским сапогом, со злобой проорал проходивший мимо контролёр.

Собака вздрогнула, но не от боли, а от обращения, которое в жизни ей было не знакомо.

* * *

Зима на Урале снежная, а весна — ранняя и тёплая, поэтому снег всегда тает быстро. Лёд на реке не успевает сходить, и вода бурными потоками несётся по замёрзшему руслу реки, с силой сметая и выплёскивая на берег всё, что встречается на её пути. К берегу прибило огромное дерево, вырванное с корнем. Вода сошла, а коряга так и осталась лежать на берегу. Люди заметили, что около неё часто стала появляться красивая собака — немецкая овчарка. Видно было, что собака не из бродячих, а домашняя, ухоженная. По её фигуре можно было определить, что она ждёт потомство и ищет уединения.

Выкопав под деревом небольшую нишу и поселившись там, она долго не выходила из своего нового пристанища. Береговые ребятишки приносили ей пищу, но она ничего не брала из чужих рук. Вскоре в укрытии появились новые жильцы — крохотные рыжие кутята — щенки. Они радостно жались мордочками в брюхо голодной матери, с каждым днём требуя всё больше молока. Делать было нечего, и она стала съедать всё, что ей приносили.

Время летело быстро, щенки росли, и им уже не хватало материнского молока. Она теперь не прятала щенков от детишек, а позволяла играть с ними, брать их в руки. Постепенно щенков разобрали по домам.

Шли годы. И вот теперь служебной собаке на элеваторе вспомнилось ночью, как маленьким щенком забрали его у матери добрые люди, принесли в свой дом, поили молоком из бутылочки с соской и дали ему имя Дик. Слёзы наворачивались на глаза, когда вспоминал, как он маленьким жил в комнате частного дома. Было тепло и уютно.

Позже его поместили в коридоре на медвежьей шкуре, а когда повзрослел — отправили в каретник. Вот где было раздолье! Каретник — кирпичное одноэтажное здание, где раньше стояли кареты и лошади для выезда. Там со временем всё убрали и на освободившуюся площадь переселили Дика вместе с медвежьей шкурой. Здесь он прыгал, бегал, резвился, что было не дозволено делать в доме. Самое настоящее собачье счастье. Входить в комнаты Дику запрещали, и он днём играл в доме с хозяйскими детьми, а вечером шёл в каретник, где хозяин учил его выполнять различные команды.

Дик твёрдо уяснил, что теперь его главная обязанность — охранять дом и детей. Ученье Дику давалось легко. Он был исполнительным, добрым, способным, умным щенком, унаследовав от породистой матери все её черты.

Летом ежедневно хозяева водили его в рощу, где он вдоволь бегал по траве. В жару вместе с детьми брали на реку купаться. Восторгу не было предела, когда он с малышами забегал в приятную тёплую воду, обдавая всех радужными брызгами и разгоняя мальков. И если ребятишки пытались пройти мимо Дика к более глубоким местам реки, он мгновенно реагировал на их выпад: осторожно носом толкал по очереди в спины, направляя шалунов к берегу. Он понимал и выполнял все приказания хозяйки:

— Дик, сидеть‚ — говорила она спокойным голосом, оставляя коляску с малышом на улице, а сама уходила в магазин.

И он терпеливо и покорно сидел рядом с коляской, не подпуская никого к малышу.

Дик был равноправным членом семьи. Его любили и взрослые, и дети. Годы шли. Дик постепенно превращался в зрелую немецкую овчарку.

Однажды июньским солнечным днём, подходя к дому, он услышал тревожные голоса и плач хозяйки. Дик насторожился, подошёл поближе, но так ничего и не понял. Дверь открылась, вышел хозяин с рюкзаком в руках и сказал Дику:

— Дик, дай лапу! Будем прощаться!

Дик послушно дал лапу и, глядя преданными глазами, в знак особого уважения и любви лизнул хозяину руку. Сердце Дика заныло. И он почувствовал собачьим нутром, что видятся они в последний раз. Все только и говорили о какой-то войне. Что такое война, Дик не понимал. Это пришлось понять ему гораздо позже, когда наступили голодные времена. Чтобы не голодать семье, хозяйка продавала вещи, картины, ковры, сервизы.

Позднее Дика переселили в коридор, его любимый кирпичный каретник разобрали, а кирпич продали. Но ненадолго хватило и этих денег. Наступила страшная голодная пора. Детям приходилось есть жмых и картофельные очистки. А позднее их, опухших от голода, кормили лебедой и запаренной берёзовой корой с крапивой.

Когда же и Дику предлагали поесть эту еду, то он нюхал предложенное и молча голодным выходил из комнаты. Даже организм собаки не принимал то, что ели во время войны маленькие дети. Дик худел на глазах. Видны были ребра и острый позвоночник. Соседи посоветовали выпустить его на улицу, может там что-нибудь найдёт. Своры собак уже давно бегали по улицам в поисках пропитания. Они питались дохлыми птицами, крысами, драли соседских кошек, которые встречались на их пути.

Выручил случай. По всему городу были расклеены объявления: требуются овчарки для охраны элеватора. Казалось бы — счастливый случай, но обернулся он для Дика бедой.

Ранним утром, когда на улице было ещё темно, хозяйка подошла к Дику и тихим, спокойным голосом сказала:

— Дик, вставай, пора идти!

Дик зевнул, лениво потянулся и быстро, ничего не подозревая, пошёл за ней. «И куда это нужно идти в такую рань?» — подумал он. Сначала они долго шли тёмной дорогой, потом так же долго ехали на попутке и, когда взошло солнце, добрались до нужного места — приехали на элеватор. Хозяйка быстро повела его к начальнику охраны.

— Вот‚ — сказала она‚— привела вам помощника. Слава Богу, хоть он сыт будет, а то больно смотреть, как голодает.

Начальник ушёл. Через некоторое время он вернулся и протянул ей сумку с пшеницей.

— Вот, кормите детей, а за овчарку не беспокойтесь. До свидания, — сказал он и, взяв Дика за наброшенный на шею поводок, пошёл к двери.

Дик как-то странно посмотрел на хозяйку и вдруг остановился.

— Иди! Иди, Дик, — спокойно и настойчиво сказала она.

Дик привычно повиновался. Его посадили на цепь, пристёгнутую к проволоке вдоль стены элеватора. Так началась его служба.

Тоска по дому не давала ему покоя. Всё время снился один и тот же сон: будто бы он бежит, а ему навстречу хозяйские дети с криком: «Дик вернулся! Наш Дик вернулся!».

Дик открывает глаза — вокруг забор, цепь, вышки с охранниками. И такая безысходная тоска одолевает его, что он, сам не ведая того, начинает истошно выть. Пинок сапогом в бок и грубый окрик контролёра были высшей точкой его терпения. Дик резко рванулся вперёд.

От такого сильного рывка лопнуло звено в цепи. Что было сил он рванулся к воротам и пулей пролетел мимо ошеломленного контролёра. В голове была только одна мысль — скорее унести отсюда ноги. Перемахнув через высокий забор с колючей проволокой, он рванулся домой. Путь был долгий. Не передыхая, он всю ночь бежал вперёд. Обрывок железной цепи больно бил по ногам, мешая ему бежать, но он не обращал на это внимания и продолжал путь, истекая кровью. К счастью, память не изменила ему — он хорошо запомнил дорогу.

Под утро Дик увидел Урал и дом на берегу, куда так стремился и по которому так тосковал. Измученный, окровавленный, с обрывком цепи на шее он подбежал к парадному крыльцу дома, из которого ему навстречу выбежали дети.

— Наш Дик! Наш Дик вернулся! — восторженно кричали они, обнимая и целуя своего любимца.

Дик, прыгал от радости, гремел обрывком цепи и, не веря, что это происходит, наяву, прослезился. Как здорово, что он теперь дома вместе со всеми! На детский шум вышла хозяйка.

— Ты что наделал, Дик?! Ты же здесь с голода погибнешь,— сказала она и поспешно стала собираться в дорогу.

Дети в голос плакали, провожая верного друга в обратный путь. Путь был невероятно долгий и унылый. Дика приняли, накормили с дороги, поставили опять на дежурство. Он ещё долго выл по ночам, выл жалобно, надсадно. И вдруг умолк. Контролёры пошли посмотреть, что с ним.

— Может, опять убежал? — спросил контролёр, что постарше, и, внимательно посмотрев, продолжил:

— Нет, издох! Вон, вижу, лежит. И чего ему было надо? Кормили хорошо, он здесь не голодал.

— Видать не только от голода умирают, — грустно ответил ему второй.

— Умирают от горя, от тоски. Ну какая же преданная и редкостно умная была эта собака! Как человек.