Царь Борис Фёдорович Годунов скончался в апреле 1605 года; скончался скоропостижно, удручённый телесными недугами и успехами явившегося из пределов Речи Посполитой самозванца (Лжедмития I). По словам историка Н. М. Карамзина, смерть Годунова стала небесной казнью для России; лишённая в нём царя умного и попечительного, Россия на многие годы «сделалась добычею злодейства».
Продолжение. Начало в № 49, 52, 55.
Вскоре в России объявился новый самозванец (Лжедмитрий II), также объявивший себя царевичем Дмитрием. Вновь самозванца поддержало множество людей всех сословий, искренно поверивших в его царское происхождение. Вновь самозванцем, как предлогом для грабежа, воспользовались отряды иноземцев, казаков, отечественных разбойников. Встав лагерем в селе Тушино, неподалёку от Москвы, Лжедмитрий II и его окружение хотели вынудить москвичей низложить преемника Годунова царя Василия Шуйского и сдать столицу, жители которой на этот раз в самозванце усомнились. Для покорения Москвы требовалось отрезать её от страны.
Осенью 1608 года, накануне дня памяти преподобного Сергия Радонежского, многотысячное (по разным данным от 10 до 25 тысяч) войско тушинцев во главе с гетманом Сапегой и паном Лисовским по большой Московской дороге направилось к Троице-Сергиеву монастырю. Тушинцев подгоняли слухи о богатствах монастыря, который иностранцы называли «богатым деньгами сундуком», казной Московского царства.
По дороге к Троице у села Рахманцева Сапега и Лисовский разбили посланное вдогонку им из Москвы русское войско во главе с братом царя князем Иваном Шуйским. Вслед за тем, на праздник зачатия Пророка и Предтечи
Иоанна Крестителя и за два дня до празднования памяти Преподобного Сергия, передовые разъезды тушинцев подошли к селу Клементьеву. По свидетельству Троицкого келаря Авраамия Палицына, автора знаменитого «Сказания» об осаде Троице-Сергиева монастыря, «осадные люди, из града вышедше конные и пешие, бой велик сотвориша. И многих литовских людей побили, сами же во град здравы возвратишася».
По всей вероятности, завязав бой с передовыми разъездами врага, троицкие ратники дали возможность сотням окрестным жителей укрыться за крепкими стенами монастыря. Не трудно представить как под частый и тревожный звон церковных колоколов, прислушиваясь к звукам сражения на окраинах своего «начального посада», множество людей, наскоро собрав пожитки, с малыми детьми на руках, некоторые с домашним скотом, со всех сторон спешили к спасительным воротам монастырской крепости. Иные, пока не поздно, предавали огню свои дворы, чтобы не достались врагу.
Между тем, находившиеся в монастыре царские воеводы окольничий князь Григорий Долгорукий-Роща и дворянин Алексей Голохвастов готовились к обороне: устраивали пушечный наряд, назначали старших над башнями и участками крепостных стен, дабы каждый из них знал своё место на стенах и отвечал за его охрану.
Вслед за передовыми разъездами к монастырю подошли главные силы гетмана Сапеги и Лисовского. Пока вражеское войско, по выражению Авраамия Палицына, «спешно и сурово» окружало монастырь, его вожди определяли места для своих лагерей. Сапега с литовцами, поляками и русскими тушинцами встал в отдалении от монастыря и юго-западнее его, между Московской и Дмитровской дорогами. Лисовский с казаками расположился неподалёку от монастыря и южнее его, на крутом правом берегу Кончуры.
Заканчивался первый день осады. Враги, уверенные, что богатейший в Московском царстве монастырь вскоре непременно откроет ворота, бодро рыскали по ближайшим дворам: ловили кур, в поисках съестного и мало-мальски ценных вещей обыскивали избы и погреба.
Иное настроение царило в переполненном беженцами Троице-Сергиевом монастыре. Здания обители не могли вместить всех. Большинству людей не хватило места под крышей и не удалось соорудить временных прибежищ. Они встретили первую ночь осады под открытым осенним небом в тесноте, в тревоге и в слезах. «И аще бы кто и каменно сердце имел, — записал летописец осады Авраамий Палицын, — и той, видя сия тесноты и напасти, восплакался…»
