У событий Великой Отечественной войны нет срока давности. Невольные свидетели ужасов тех лет и сейчас ярко помнят очень многое. Своими воспоминаниями с нашим журналистом поделилась Евгения Петровна ГЕРАСИМОВА, жительница посёлка Лоза, член совета ветеранов Лозовского поселения, ребёнок войны, Почётный ветеран Подмосковья. Её рассказ мы здесь приводим полностью.

Я родилась в Белоруссии, в Горецком районе (неподалёку от Орши и Могилёва. — Ред.). Многое помню сама и по рассказам мамы. Когда началась война, папу в первый же день забрали на фронт. Как мама рассказывала, он сказал: «Не волнуйтесь, война быстро закончится. Мы победим, мы вернёмся». Все, конечно, плакали, ждали и были настроены, что, может быть, и правда быстро всё закончится.

Война началась 22 июня 1941 года, а нам уже в начале июля по радио объявили, что подходят немцы, спасайтесь, кто как может. В деревне к этому времени остались только старики, женщины и дети. Мама рассказывала, что взяла какую-то котомку, сложила в неё, что попалось под руку, и вместе со всеми мы убежали в лес. Когда старики ненадолго выходили, увидели, что немцы заняли наши дома. Пять дней мы были в лесу, все запасы подъели. Мне было всего три года, я очень плакала и кричала, а мне говорили, что нельзя, услышат. Очень хотелось пить, воды уже не было. Выжимали мох и меня вот этим поили.

Потом пришлось решать: или мы умрём в лесу, или возвращаемся в деревню, где нас, возможно, тоже убьют. Приближались к деревне, думали, что домов наших там уже нет. Но все дома стояли нетронутые. А когда вошли — внутри всё перевёрнуто, ничего не осталось, даже одежды. Корову, поросёнка, кур увели. В подполе чтото хранилось — всё забрали. Мама рассказывала, как села на скамейку, смотрела на нас троих и думала: «Деточки, чем же я буду вас кормить?»

У кого остались куры — с тех требовали все яйца каждый день немцам сдавать. Было лето, мы уже посадили картошку, но собрать её не довелось. Немцы объявили всем, что к картошке никто близко не должен подходить, если увидят, что копают, — расстрел.

Мама два раза попыталась: ползком на четвереньках проползала и рукой подкапывала, чтобы хоть парочку взять картофелин, хоть какой-то суп сварить. Траву собирали, из лебеды что-то варили. Это шёл 1941 год.

В 1942-м вообще ничего не было. Ходили с мамой, собирали гнилую картошку, оставшуюся в земле. Из неё мама лепила какие-то лепёшки — для меня это было очень вкусно, потому что ничего другого уже не было: крапиву и лебеду всю собрали, травы не осталось — в общем, голодали ужасно

Уже после войны мама где-то раздобыла картошку, посадила, вырастила её. Но я уже не могла нормальную картошку есть. Всё уговаривала маму пойти поискать гнилую, и вот её я ела — привыкла.

***

Очень мне запомнился случай. У нас же в Белоруссии партизанские отряды были. Поймали немцы одного партизана и повесили в деревне на центральной улице. Это было в 1943 году, я очень хорошо запомнила, мне было уже пять лет. Нас три дня всех приводили туда и показывали: смотрите, вот с вами будет то же самое, если кто-то что-то против нас скажет или сделает. Утром в дома приходили, всех поднимали, детей будили и всех вели туда. Помню, за мамину юбку держалась, руки-ноги тряслись, а она говорила: «Только молчи, не плачь». У меня всё трясётся, а всех заставляли задирать голову и смотреть. Три дня я приходила домой, как сейчас помню, ночами спать не могла, только вздрагивала. Я даже сейчас помню лицо этого партизана — молодой парень.

Когда нас освобождали, мы сначала не знали, немцы идут или наши. Потом увидели, что наши войска, и они нам говорят: не бойтесь, свои. Мама вышла, меня на руках держала, и какой-то офицер подошёл и говорит: «Ой, деточка. У меня тоже вот такой же ребёнок на Украине остался. Не знаю о них ничего, писем нет».

К тому времени у меня от голода и холода всё тело покрылось болячками — ведь ни мыла, ничего не было. Мама думала, что всё, умру. И вот, когда проходили наши войска, с ними был полевой госпиталь

Мама подошла к начальнику госпиталя и говорит: «Помогите, чем можете, умирает у меня девочка прямо на глазах». Начальник госпиталя ответил: «У меня очень много раненых. Есть мазь Вишневского, я много вам не могу дать, но чуть-чуть дам. Вы только привяжите ей руки и ноги и смазывайте все вот эти болячки: чтобы только она не чесала, а то всё лицо будет изуродовано».

Мама рассказывала, что на три раза хватило этой мази, понемногу эти болячки начали заживать, но я месяц лежала вот так — с ногами и руками привязанными, только водичку давали.

***

А уже когда День Победы пришёл — это вы не можете представить, что было. Все собрались от мала до велика, все ликовали, все кричали, все плакали. А к нам ещё в 1943 году пришло извещение: папа погиб, защищая село Вознесенка Мелитопольского района Запорожской области. Три месяца там шли сражения.

После войны учителя местной школы с учениками проводили там раскопки и нашли медальон нашего папы. Там и мама была указана, Минченко Марина. Они разыскали нас, прислали письмо и в 1989 году пригласили на празднование годовщины освобождения села. Мамы уже в живых не было, мы ездили с сестрой. Нас прямо у поезда встретили председатель сельского совета и председатель колхоза, отвезли. Это было пять часов утра. Жена того учителя, который проводил раскопки, нас приняла: стол накрыли, как гостей встречали. Мы только плакали с сестрой от радости, что нас так приняли.

Привезли нас, показали захоронение. Там погибло 165 человек, и всех их во время войны захоронили на этом поле. На 45-ю годовщину Победы всё заросло, но вот они раскопали, что-то нашли. Потом нас привезли к мемориалу, показали — там большая стела и перечислены имена всех погибших. Там и мой папа. Это было очень торжественно. Но мы плакали, потому что хоть и радостно оттого, что Победа, но папы-то нет. Записала

Татьяна МЕЛЬНИКОВА

Фото: Наталья МАЙОРОВА