Пятницкая и Введенская церкви на «подоле» Лавры
 
Перепланировка Сергиевского посада, начавшаяся в мае 1792 года и почти приостановленная на время согласования проекта с Троице­-Сергиевой лаврой, в полной мере возобновилась лишь с 1794 годаБез трудностей при этом не обошлось.

Улицы, проложенные некогда «по положению неровного и гористого места», на котором стоит Посад, спрямлялись и расширялись. Новые прямолинейные кварталы нарезались на обозначенные межевыми кольями дворовые участки. Хозяева, чьи унаследованные от отцов и дедов дворовые владения оказывались «не в кварталах», определённых проектом, уведомлялись о необходимости получить билеты на новые участки и в скорейшем времени туда переселиться.

Как и всякое большое дело, перепланировка Сергиевского посада проходила не без трудностей. Так, немалое упорство в нежелании покидать свои дворовые места проявили священник, дьячок и пономарь – служители Пятницкой и Введенской церквей на Подоле, что близ Пятницкой башни Троице­-Сергиевой лавры.

Дома их стояли немного выше Пятницкой церкви по той же стороне улицы, то есть в непосредственной близости к Троицкой обители. Между тем, проектом предусматривалось создание вокруг Лавры обширного и свободного от жилой застройки пространства.

В связи с этим митрополит Московский и священноархимандрит Лавры Платон (Левшин) в 1794 году выразил пожелание, дабы «сие место для лучшего виду монастыря было очищено», а жилые дворы служителей подольных церквей перенесены на противоположную от церквей сторону Московской улицы, «под горой против площади».

Однако там уже стояли дворы обывателей: мещанина С. Верещагина и московского купца А. Петрова. Идя навстречу пожеланию архипастыря, главнокомандующий в Москве и губернии М. М. Измайлов 25 декабря 1795 года подготовил распоряжение властям Сергиевского посада: преклонить к согласию церковнослужителей и обывателей, отведя последним места в других кварталах, а церковнослужителям свои «домы снести и место под оными очистить».

Таким образом, переселение служителей подольных церквей на противоположную сторону Московской улицы зависело от соглашения с Верещагиным и Петровым о сумме выкупа за недвижимое имущество. Решить этот вопрос удалось далеко не сразу. Известно, что в мае 1797 года, через полтора года после предписания московского главнокомандующего, церковнослужители всё ещё жили в своих домах у Пятницкой церкви и отказывались их покидать. Оставались на прежних местах и мещанин Верещагин с купцом Петровым.

В августе того же 1797 года комиссия посадской Ратуши произвела оценку недвижимости названных лиц. Недвижимость Верещагина оценили в 600 рублей, Петрова – в 250 рублей. Священник и пономарь согласились с суммами оценки и одновременно сообщили, что необходимых сумм не имеют и постараются найти тех, кто согласится дать им взаймы. В результате переселение вновь было отложено.

В марте 1798 года митрополит Платон, не оставляя желания «для лучшего вида монастыря» освободить от застройки территорию у Пятницкой и Введенской церквей, пообещал в случае заключения церковнослужителями «несумнительной сделки» с обывателями выдать из своих собственных средств 200 рублей священнику и 100 рублей пономарю. Но даже явно выраженная заинтересованность главы Московской епархии в переселении духовных лиц не помогла решению дела.

В конце концов, митрополит Платон вынужден был прибегнуть к угрозам. В марте 1799 года на одном из представленных ему докладов ведавшего посадскими церквями Радонежского Духовного правления архипастырь начертал резолюцию: «Попу, ежели не сломает и не очистит старого дому к следующему Августа 15-­го дня, то запретить ему служить, а дьячку и пономарю 100 р. дастся, когда они в новый дом тотчас по заплате взойти могут; а дьячку старой дом разобрать». Кроме того, Платон распорядился под угрозой отрешения от места взять с дьячка подписку, «чтобы он старый дом сломал и место очистил к 1 числу мая непременно».

Прямые угрозы, надо полагать, ускорили дело, и до конца 1799 года священник, пономарь и дьячок, очистив место под своими прежними дворами, заняли освободившиеся дома на противоположной стороне Московской улицы. Лучший вид на Троице-­Сергиеву лавру, наконец, открылся.

Дома служителей подольных церквей на новом месте. Фрагмент литографии 1860-х гг.

Константин Филимонов