На прошлой неделе информационный коктейль СМИ выдал прекрасное после­вкусие от истории трёх ребят, помогавших эвакуировать людей во время пожара в Богородском. Однако заметим, что подростки чаще попадают на страницы сводок совсем не по таким благовидным поводам. И каждый раз, когда в социальных сетях появляется очередное видео с недостойным поведением и даже уголовным преступлением несовершеннолетних — в комментариях пишут: «В наше время такого не было!»

А как было? В канун своего 80-­летия на этот вопрос согласилась ответить Людмила Васильевна Савельева, ветеран инспекции по делам несовершеннолетних с почти 40-­летним стажем, 12 благодарностями от Министерства внутренних дел и множеством ведомственных наград.

— Расскажите, пожалуйста, о начале вашей карьеры в правоохранительных органах.

— Окончив педагогический техникум в Рыльске, меня отправили в Киргизию по направлению. Там я пробыла два года, а потом перебралась сюда, в Загорск. Сначала искала место преподавателя по физическому воспитанию, но прописки не было. Спустя какое-­то время мне предложили должность в милиции — и, недолго думая, я согласилась. К службе, после трёх месяцев проверок, я приступила 5 ноября 1961 года. Работала до 1998 года, 37 лет.

— Какой был ваш первый день в милиции?

— Самый первый — знакомство с документацией и регламентами. А вот уже на второй общалась с директорами школ. Тяжело, конечно, было, но со временем получилось влиться во все педагогические коллективы. Их у меня было шесть в Хотькове, пять на селе, а ещё вечерняя школа и два техникума: сельскохозяйственный и художественный.

— Объём большой…

— Колоссальный. Я очень тесно работала с профсоюзными и комсомольскими организациями — ну и партийными, конечно, тоже. Постоянно общалась с руководством школ: от них шла основная информация. Подросток ведёт себя на уроке неправильно? Приходила к преподавателю, просила написать объяснение — всё подкрепляла материалами. Узнавала о трудных мальчишках и устраивала обходы по квартирам. В рейдах помогали родительские комитеты, представители администрации школы и классные руководители. Я им сразу втолковывала: «Это ваши дети, не мои». Хотя на самом деле и мои в какой­-то степени: рабочий день почти ненормированный, времени с ними проводила куда больше положенного. 

— А если обходы и беседы не помогали?

— Их отправляли учиться в СпецПТУ (по сути, колонию для несовершеннолетних — автор). Но это была самая крайняя мера. Хорошо помню самого первого нарушителя, Осьминкина, которого я отправила туда. Это был 1965 или 1967 год. Он вернулся весь надутый, «знающий» законы — его спустя какое­то время посадили уже за настоящее преступление, он, кажется, и умер потом в тюрьме. Второго, Колю Квитковского, никогда не забуду. Он натягивал шнурки у реки, женщины шли, болтали, не замечали препятствия,  спотыкались и падали в реку. Ну, я собрала материал и поместила мальчика в «спец».

Нас часто возили в Москву на совещания, однажды мы посетили спецучреждение, где проводили профбеседу. Коля мне оттуда написал: «За что же вы меня?» С тех пор я себе сказала, что буду работать всеми доступными способами, но не отправлять никого туда. Нельзя ломать жизнь.

— Например, какими способами?

— Беседы я проводила строго. На лекциях в школах, например. Собирала параллель —седьмые-­восьмые классы. Разъясняла законодательство, а потом говорила, что за то и за то вот эти ребята попадали в комиссию по делам несовершеннолетних. Встать! Пусть вас все увидят. Это помогало: раньше он исподтишка всё делал, а сейчас все видят, что он правонарушитель — стыдно.

Или другой случай — позвонили, сказали, что школьник уроки прогуливает. Так я пораньше встала, приехала в полвосьмого по адресу, говорю: «Собирайся!» Все увидели, что я его веду — смеются. Один раз только так и сделала.

Если ловила кого пьяненьким, первый раз предупреждала, а второй раз вела к наркологу на беседу. Если попадался повторно, врач назначал лечение. Нужен личный контакт, близкий, сейчас сотрудника родители могут и не пустить — это нужно менять в законодательстве.

— Как менялись подростки со временем?

— Совесть у ребят была всегда, но становилось хуже. Вначале у меня было двадцать ребят на учёте. К девяностым их стало шестьдесят, и были уже и не просто хулиганы, а те, кто входил в реальные преступные группы.

Например, накануне я посетила семью с профилактической беседой. Утром прихожу на работу — а он уже задержан за совершение преступления. Почему он совершает правонарушения? Ни в какой кружок не ходит, бездельничает, бесконтрольность со стороны родителей. Раньше родители больше внимания уделяли детям, но даже если не получалось, в школе обязаны были воспитывать. Я предлагала классным руководителям спрашивать его чаще, проверять домашние задания на каждом уроке. В то время учитель был учителем, а сейчас — обслуживающий персонал. Ребята такое чувствуют. Да и в целом мир был другой — представить не могу, чтобы у меня избивали кого-­то в школе. В 1990-е это уже начиналось. Сейчас всё жёстче — и люди, и время.

Записал Алексей Фарнебов

Фото Сергея Семенькова