23 февраля вся страна отметит День защитника Отечества, а уже весной тысячи парней смогут официально себя так называть. Правда, начиная с другой «праздничной» даты: призыв 2018 года стартует с 1 апреля и продлится до 15 июля. Тем временем, зимой вернулись те, кто свой год долга Родине уже отдал. К ним мы и обратились за рассказом из первых рук, начиная наш разговор с одного и того же вопроса: КАК ТЕБЕ СЛУЖИЛОСЬ?
Кирилл АБРАМОВ, служил под Москвой, в знаменитом Семёновском полку:
— Понравилось. Опыт тяжёлый — первый месяц никто не смеялся, не улыбался даже, но хороший — на самом деле каждому мужчине нужно попробовать пройти службу в армии: закаляет очень сильно, лучше начинаешь разбираться в людях и в себе — понимаешь, что ты можешь, а что нет. Вообще главное, что в армии вырабатывается, — это коллективизм, когда все друг за друга.
— В чём это выражается?
— Например, в традициях. У нас был так называемый «космоотбой» — за двадцать дней до конца службы надеваешь каску на голову, товарищи тебя раскручивают и бьют по голове, а потом ты в таком состоянии пытаешься дойти до постели. В армии вообще много такого — тяжёлого и смешного. Вообще люди на службе меняются, коллектив всех усредняет: сильных часто ломает, а вот слабые становятся сильнее.
— Ты описываешь такие «шутливые» удары, а говоря о других…
— Дедовщины не было. Однопризванная рота — в один день пришли, в один уходим. Драки были в принципе запрещены — бывало, что выясняли отношения, но в перчатках в спортзале. Другое дело, что кто-то слабее, кто-то сильнее. С первыми поступают… в зависимости от воспитания. У нас очень разные люди служили. Унижения — это, наверное, громко сказано, но издевательства бывают — кто-то за кем-то кровать заправлял, такого плана. Хуже всех было дуракам, которые не понимали, как «крутиться», но так и в обычной жизни. Те, кто совсем не могли с коллективом ужиться, процентов десять таких, постоянно пытались в госпитале лежать.
— Крутиться?
— Например, с увольнениями. У нас с этим было очень строго: я суточные увольнения за год получал два раза всего. Кстати, во время одного поругался с девушкой, и мы расстались. Вообще много кто уходил служить в отношениях, а возвращался свободным, но знаю, что в других частях можно было договориться уходить на сутки почаще…
— Когда ты говоришь «договориться», речь об уговорах или всё же о взятках?
— Второй вариант.
— Что для тебя изменилось после возвращения?
— Многие вещи стал больше ценить — свободу в первую очередь. Вот чего там не было, так это её. Мировоззрение меняется. Взрослеешь, как мне кажется.
Никита КУЗНЕЦОВ, служил в войсковой части 61899, 27-я отдельная Гвардейская Севастопольская мотострелковая бригада:
— В целом мне служилось прекрасно. Я попал в элитную часть, которая в основном формируется из генеральских детей, в будущем планирующих продолжать военную карьеру. Я был в десяти процентах тех солдат, кто должен был заниматься «рабочкой» — наводить марафет, заниматься благоустройством и т. д. Сложилось немного иначе. Хотя начало службы было жутким — я попал в так называемые «чёрные дембеля». Это те, кто уходят самыми последними. У нас поэтому был очень короткий КМБ (курс молодого бойца — авт.), а сразу после присяги я поехал в госпиталь с ларингитом.
— Тебя больного забрали?
— Нет. Так сложилось, что мы не получили новую форму. Спасибо «каптёрам», которые откладывали лучшие вещички в Железнодорожном (пункте распределения — авт.), и нас отправили в зимней, но не полевой, а офисной форме — летние штаны и китель, под которыми нателка и бушлат, который не такой уж и тёплый, потому что сшит для помещения, а не для улицы. Новый год я встречал в госпитале под Подольском — и это, конечно… ужас. Палаты расположены в двухэтажном бараке. Он тёплый, слов нет, но помню, открываешь дверь в туалет, включаешь свет, а тараканы просят тебя зайти попозже. После этого, уже на службу, я попал в молодое подразделение — реактивно-артиллерийский дивизион, и сразу на сержантскую должность из-за нехватки офицерского состава, а под началом у меня служили полугодишники. И так все, кто приходят: первое время смотрят по сторонам и вообще не понимают, что происходит, — шок-эффект. Едешь в автобусе в часть и ещё думаешь: «Ну всё, пошутили, можно домой?» А тут попал в такую ситуацию: старшина отдаёт приказ, ты приходишь к своим «подчинённым», а они тебя шлют… Учиться пришлось очень быстро. Где-то договариваешься, где-то пачкой сигарет. В общем, было тяжко, но в то же время очень интересно. Тебе дают задачу, и вообще никого не волнует, как ты её выполнишь, главное, чтобы без криминала и неуставщины. У нас за последнюю очень жёстко карали. Даже если только слух проходил, что у кого-то отобрали деньги, например, или что-то подобное, сразу начиналось разбирательство, и если что-то не так, то это гауптвахта — видел людей, которые вернулись оттуда… А это ещё даже не дисбат — тот вообще хуже тюрьмы. Это к вопросу о дедовщине.
— Ты сказал, что на этой должности прослужил три месяца. Что произошло дальше?
— Я узнал, что в местной канцелярии освободилось место, подошёл к знакомому, договорился, и меня перевели туда. А буквально через несколько дней я случайно попал на ковёр к замполиту — искали человека для отдела работы с личным составом. В итоге остаток службы я провёл в гарнизонном Доме офицеров: ходил с колонкой, включал на разводах гимн и «Красную зарю«, настраивал микрофоны, ну и всякие баннеры делали из брусов, которые находили в подвале ГДО.
— Нехватка финансирования?
— Как и в любой части, деньги есть, но тратить их особо не нужно: в закромах всегда лежат документы о недостаче вещевого имущества, которое солдаты очень любят увозить с собой. Не вдаваясь в подробности, экономят как раз, чтобы такие дыры закрыть.
— Если подытожить, по твоему мнению, стоит ли каждому послужить?
— Стоит, но не каждому. Людям инфантильным, которые просто не готовы к таким жёстким условиям, в первую очередь с моральной точки зрения — замкнутым, не умеющим быстро приспосабливаться, может, и не нужно. У нас был случай, когда к бойцу приехали родители, а он их встречает со словами: «Мама, я всё понял, я больше так не буду. Можно мне домой?!» Если брать мой конкретный случай, то я после учёбы вообще не знал, что в жизни делать, да и не особо хотел задумываться. А после стал жёстче, закалённее. Армия вообще учит тому, что проблем не существует, есть лишь препятствия, а остальное у тебя в голове.
Иван РЯБОВ, служил в войсках связи под Санкт-Петербургом:
— Мне служилось довольно-таки хорошо, потому что попался хороший коллектив. Ты попадаешь в казарму, и на год это твоя семья. Ты с ними живёшь, работаешь, ешь, выполняешь приказы. Возникает реальное чувство семьи — общий быт, общее всё. Вообще в армии быстро учишься принимать людей и находить к каждому индивидуальный подход.
— Вы все пришли вместе?
— Нет, мы были из разных призывов. Были и те, кто полгода прослужил и больше, но дедовщины, по крайней мере как в представлении у тех, кто не хочет идти в армию, не было. Старослужащие говорят с тобой жёстко, но только потому, что они и правда знают больше тебя. Армия — это такой маленький, закрытый и абсолютно для тебя непонятный мир, где, как в песне, «не то что на гражданке». Сейчас субординация в войсках держится в первую очередь за счёт уважения: старожил знает больше, чем ты здесь, у него нужно учиться. Получается такая маленькая модель жизни. И люди там, соответственно, очень разные: разного возраста, уровня образования, воспитания, достатка — ко всем отношение совершенно одинаковое изначально. Смотрят, кто ты такой, как себя проявляешь, а влияние оказывают не кулаками, а сначала к тебе подходят, объясняют, что так себя вести нельзя, ну, конечно, другими словами — без мата там никуда. Если человек не понимает, то доходит до тотального игнора со стороны всего подразделения, а это куда страшнее, чем по голове получить.
— Почему это так страшно?
— Помимо того, что никакой помощи ты не получишь ни за что, а на службе это нужно, просто морально тяжело. Мы служили в секретных войсках — звонить разрешалось раз в неделю, а после теракта в Санкт-Петербурге с этим было ещё строже. Были те, кто не смогли встроиться. На моей памяти таких было двое, их комиссовали по причине моральной неустойчивости. Зато через пару месяцев тебе уже кажется, что ты живёшь в «Дне сурка». Одна и та же еда, одна и та же одежда, одни и те же люди, всё в одно и то же время. От этого спасает одно — хвататься за маленькие радости. После армии начинаешь больше их ценить — шоколадку съесть, кофе в Макдональдсе выпить — всё это как-то по-особому ценишь. Ради этого всем, наверное, стоит послужить. Вообще, у меня самый яркий случай был на масштабных учениях — жили в палатках, неделями лили дожди. Копали огромный окоп для машин, и бревно застряло посредине на опорах. Мы его приспособили, и где-то полчаса взрослые дяди качались на нём, как на качелях.
P. S. Во время разговора абсолютно все парни несколько раз произнесли фразу примерно с одним и тем же содержанием: «По-разному, от части зависит, но у меня всё было хорошо». Это показательно, поскольку говорит о том, что даже после службы где-то в голове сидят отголоски жутких историй, которые и отзываются этим «по-разному». Почти уверен, что такое годами сформированное отношение к срочной службе — у большинства людей призывного возраста. Я не исключение. Признаться честно, меня рассказы удивили — даже не содержанием, а интонацией: все трое действительно вспоминали свой год с какими-то положительными эмоциями. Три случая, конечно, выборка катастрофически недостаточная для составления полной картины, но лично у меня после общения возникли сомнения вроде «так ли страшен год, как его малюют»? Наверное, самый правильный вывод в данном случае — «от части зависит».
