Автор — художник и литератор. Родилась в Хотькове. В 1997 году окончила Абрамцевское художественно-промышленное училище имени В. М. Васнецова. В 2001 году — Московский государственный университет печати (факультет художественно-технического оформления печатной продукции). Член Сергиево-Посадского отделения Союза художников России и Московского Союза художников. Участница городских, районных и всероссийских художественных выставок. Преподаёт в Детской художественной школе № 2 Хотькова.
Русский драйв, или Какой русский не любит быстрой езды?
Хотьково. В электричку хорошо сесть перед тем, как свечереет. До Калистово и Ашукино застанешь «всенощную», если успел подсесть к окну. За окном обходит человечью торопливую дорогу обиходный русский иконный колорит: золотой дым, охры, оттеночный вишнёвый. Изредка вскрикнет красный. Вон матёрый архангел с бурыми дубовыми крылами хлопнул лужком-плащом, мелькнул подкрылком — Ворей. Стая ивовых херувимов сидит совсем близко. Из леса выпархивают силы, власти и господства. Надо успеть их заметить, эти маленькие берёзки с ярко-зелёными коронами и золотыми пуговицами на стихарях. А то после Софрино их окончательно распугают дорожные рабочие.
И вообще, после Софрино электричка летит без остановок так, что кажется, скальпель рельс пластает дорогу и чья-то рука выворачивает из её нутра кучи песка, щебня, сосуды каких-то труб и косточки каких-то балок. Идёт ремонт дороги. Темнеет.
Свете тихий святые славы...
После Пушкино херувимам становится совсем плохо. Столбов и проводов становится так много, что это они, наверное, отрезали верхушки придорожных деревьев и снесли головы убогим железнодорожным постройкам с односкатными крышами. А киноварная раскалённая голова электропоезда попалила листья-перья, развеянные по обочинам путей. Пешеходные подвесные мосты испуганно поджимают животы.
Мытищи. Напрасно дорожная техника окрасилась в цвета ренессанса: неаполитанский оранжевый экскаватор и тициановский жёлтый КАМАЗ. Роют братскую могилку серафимам. Строят шоссе вдоль железки, склады, торговые центры, кафе, рестораны. Лесной херувим уже не просунется со звездой на посохе. Там будет другая звезда. Летуаль там будет сиять.
До Москвы без остановок внутри сплошной раны, заклеенной пластырями перронов, перебинтованной районами многоэтажек с тонкой кожей остриженных наголо садиков.
Добро пожаловать в Москву и до скорой встречи, мои небесные лесные жители. Я скоро к вам вернусь.
Неблагая весть, или Снова о вреде художественного взгляда на мир
А что видел преподобный Сергий, когда шёл радонежскими тропами? Смотри под ноги и молись, — говорю я себе. Не зырь по сторонам. Зырнешь, и сразу тебе:
— А как Вас зовут? А у меня дочь тоже так зовут! А вы не знаете, сколько примерно людей идёт? О, две скорые! Там кому-то плохо? А где мы сейчас? А долго ещё идти?
И тогда я решила убежать от тех, кто благочестиво не зырит, и зырить одной, грешной, никого не соблазняя. То есть сначала я твёрдо решила не смотреть по сторонам, дабы не развлекаться. Я путешествовала лентой новостной тропы, заглядывала в лица читающих акафист. Лица были небесно-голубые, подсвеченные смартфонами и айфонами. Прерывалась запятыми луж и тире поваленных деревьев. Точки удобных отдыхательных пеньков игнорировала. Текст тропы прерывался пробелами просек. Я была рада просекам, потому что если вы пробовали читать сплошной текст электронной книги, вы меня поймёте. Голова кружится, честное слово.
И тут я дошла до осиновой аллеи. И всё. Я погибла. Меня накрыл с головой осиновый асист. Вы когда-нибудь видели, как ссыпается свет по равеннской мозаике, испуганной невыключенной вспышкой? Так падает лист с осины. Или он падает, как Иуда, сорвавшийся с петли, а? Испуганная Иудой, я уткнулась глазами в нимбы рядовок. Какая куча! Это сорок мучеников севастийских. Точно они! Интересно, съедобный сорт? Проскочив осиновое наваждение, я влетела в перспективный портал клёнов, перескочила, не останавливаясь, паузу очередной просеки и попалась в клетку аркатурного берёзового пояса. Ааа, там дятел! Сидит, но не долбит. Благодарение Богу, с дятлом никаких ассоциаций.
Ну вот и храм преподобного Сергия. Зайду, поклонюсь иконам, и домой. Кто это на аналое? Филипп, митрополит Московский. Какая на нём шапонька мудрёная.
Даю тягу из толпы. Голос в спину:
— Женщина, вы случайно не на платформу Семхоз? Я с вами. Как вас зовут? Ну надо же, мою маму так зовут!
И тут я поняла. Митрополит Филипп похож на дятла.
Это конец. Этот последний перелесок от храма до платформы вился надо мной, как крыло архангела Гавриила с рублёвской иконы «Благовещение».
Да, это конец.
Размышление о вреде художественного взгляда, или Охота на овец
Стою в храме на молебне, предо мной женская половина чинного семейства: бабушка, мама, три дочки. Я честно ни на кого не смотрю, но такая деталь -- на всех пятерых шапки с большими помпонами. И эти помпоны тихо ходят вокруг мамы, а когда кто-нибудь заходит с правого бока, мама вздрагивает. Заношу руку ко лбу, но перекреститься не успеваю — вздрагиваю всем телом — по правому борту двигается что-то громоздкое, тихое, серо-песчаного цвета. Подходит к женщине справа, она вздрагивает. Это отец семейства. Ну чисто тот австралийский баран, который пять лет дома не был*.
У одной из девочек блеющий овечий смех.
Увеселяюсь я в таком духе, тут и молебен кончился, и меня окатили молебной водой с кропила. Кофта на мне валяная, песчаного цвета, пушистая. Сразу промокла и запахла овцой на весь храм.
А вот новомученики-то были воистину овцами стада Христова, а я только стою и воняю овцой.
Раба божия Анна, самое страшное оружие — слово — используй по назначению:
защищай беззащитного,
оправдывай невиновного,
чаще молчи,
и будешь какой надо овцой.
* От редакции. Речь идёт о новости прошлого года: австралийский меринос отбился от стада и провёл пять лет в скитаниях. За это время он оброс шерстью на 40 кг, которые были благополучно сострижены.
На фото: акварели Анны Филипповой
«Пион и груша»
«Тюльпаны из Амстердама»
«Германик и глиняный лев»
«Кока-кола»
