Моряки рыбопромыслового флота любое судно называют «пароходом», даже если это дизель. Владимир РЯБКОВ помнит много пароходов, на которых ходил, — малые, средние, большие. Чтобы заработать денег в начале 80-х он ушёл в Охотское море и проработал там 18 с половиной лет, а после увольнения с флота переехал в Сергиев Посад. Публикуем его морские рассказы.

МАТРОС В ХОЛОДИЛЬНИКЕ

Примерно 13 марта 1984 года я вышел в первый рейс после двухмесячных курсов матроса 2 класса. Меня взяли на большой морозильный рыболовный траулер «Петр Ильичёв» матросом-обработчиком, мне тогда было 33 года. Всё в диковинку. Труд тяжелейший: шесть часов на заводе на обработке рыбы, потом шесть часов отдыха — это питание, санитария и сон. И новая смена. Завод находился в кормовой части судна. Ниже идёт машинное отделение, ещё ниже — трюмы. На этом заводе каждый стоял на своей операции. Я, например, на укладке. Когда подходил очищенный минтай, брал противень, черпал, и — на весы. Ставил противень в телегу, брал следующий, закреплял и завозил в морозильную камеру.

Было дело, меня однажды в этом холодильнике заперли: когда обработка рыбы идёт, такая суета! Каждый стоит на своей операции, а рыбный мастер контролирует весь процесс. Я загрузил телегу, вставил шланг — тележка от сжатого воздуха работает — и повёз в камеру, в глубину уехал. Рыбмастер не заметил, что шланг по земле тащится, нажал на кнопку, дверь закрылась. В морозильной камере автоматически свет гасится. Есть аварийная кнопка, но она оказалась нерабочей, как назло. Я стучал по двери, но там такие шумы… Сел, думаю, всё. 36 градусов мороза, я в одной мокрой рубашке. Человеку так десять минут, и смерть. Были, говорят, такие случаи в других рыболовецких компаниях. Но рыбмастер, видимо, заметил, что меня нет на рабочем месте, потом шланг под дверью увидел. Слава Богу, что трезвый был. Открывает испуганный, и я стою бледный. У меня даже сил на него ругаться не было.

МАЛЫЙ ФЛОТ

Весной 1987-го после мореходки я получил диплом штурмана, и в рыболовецком колхозе им. Ленина меня определили на малый рыболовный сейнер (МРС). Экипаж всего семь человек. Выходили только за ворота бухты и в пределах Авачинского залива рыбачили. Как только штормом пахло, сразу прятались в бухту или в порт. Малый сейнер рыбачит снюрреводом — это в основном донная снасть, куда набиваются крабы, камбала, треска, бычки.

Когда снюрревод высыпаешь на палубу, начинается сортировка. С пиками специальными выходим, и камбалу — отдельно, треску — отдельно, бычков — за борт. И так вот в 4 часа утра выходили на «мэрээске» (разговорное от МРС. — Ред.), крутились по бухте, пока всё рыбой не забьём, и ближе к полуночи бежали в порт рыбу сдавать. Пару часиков на сдачу, подремали, и в 4 часа опять выходим. Бывает погода штормовая — нельзя выходить за ворота. Вот тут мы как раз и передыхаем. Домой сбегать можно. На этих «мэрээсках» мы вылавливали всякие военные трофеи. Снюрревод же по дну гребёт, и вояки постоянно туда сбрасывали то какие-нибудь ракеты свои, то боеголовки. Уже обезвреженные, но всё равно мы вылавливали много такого. Вытащим, посмотрим и сбрасываем за борт. Зачем место занимать?

БЕЗОПАСНОСТЬ НА ВОДЕ

Первый мой шторм был на большом траулере «Петр Ильичёв». Поскольку я ещё учился в мореходке, особо не знал теорию остойчивости судна, и всё время было чувство, что вот-вот опрокинемся. Бывали такие крены, что всё уезжало куда-то, улетало. А бывало... это называется «слеминг», когда волна ударяет в киль под носом, тогда судно мелкой дрожью начинает трястись. Думаешь, оно ещё так потрясётся, и вся сварка отвалится. Но, слава Богу, у нас хорошие корпуса делали в Советском Союзе. Когда я закончил мореходку, уже понял, что на судне второй помощник капитана каждые сутки на 16 часов производит расчёт остойчивости судна. По максимуму старается учесть все перемещения груза сверху вниз и наоборот.

В шторм девятиметровая волна на тебя катит. Я на среднем флоте, на сейнере работал. Пытаешься вроде вскарабкаться на волну, но она с такой скоростью идёт, что не успеваешь. По палубе прокатывается, и всё, что не привязано, слизывает, как языком. Не дай Бог, если придётся заглушить главный двигатель. Конец! Пароход сразу разворачивает лагом, то есть боком, к волне, и на него масса накатывает.

У каждого члена экипажа есть индивидуальный спасательный жилет на штатных местах в каютах. У механиков и штурманов на мостике. Потом ещё плоты спасательные надувные (ПСН) с каждого борта висят в контейнерах. Если судно даст критический крен, то с любого борта экипаж полностью может уйти.

Когда судно погружается на глубину в три метра, срабатывает механизм раскрытия плота, он выбрасывается, слабое звено — тросик специальный — рвётся, и плот остаётся на поверхности. Но во время штормов волны идут по палубе, могут снести эти ПСНы. Поэтому боцман берёт и всё это намертво привязывает, слабое звено как бы нейтрализует. Так запрещено делать по уставу, но по жизни так делают. Получается, что если пароход утонет, то вместе со спасательными плотами. Вот такое радение о своём хозяйстве. Если плот в шторм волной унесёт, экипаж тоже останется без спасательных средств. Боцман надеется на то, что когда аварийная ситуация произойдёт, он прибежит и всё отвяжет.

АМЕРИКАНСКАЯ «БАБУЛЯ»

Линия Шеварднадзе — это бывшая наша 200-мильная экономическая зона, и там много биоресурсов. Министр иностранных дел Эдуард Шеварднадзе в 1990 году огромную акваторию американцам отписал в Беринговом море: никакой земли, никаких островов, а вот рыбы — очень много. Американцы теперь эту линию охраняют. Она чисто на море. Забиваешь координаты на плоттер, и видишь: пароход твой — здесь, а линия — вот она проходит. Если ты её нарушаешь, заходишь в американскую зону, появляется их патрульное судно, его называют «бабуля». Оно скоростное, 20 узлов против наших 12-ти. Если наши туда залезали с тралом, те сразу подходили, начинали проверку документов. Если нарушение устанавливали, судно буксировали к себе, и начиналось международное разбирательство.

Вот что интересно: вся наша промысловая экспедиция ходит туда за минтаем, а американских рыбаков там нет вообще. Вдоль линии-то ходим, видим. Это уже 2002 год был, кстати, мой последний рейс на большом траулере «Морской ветер» с экипажем в сто человек. Я там старпомом был. И что удивительно, на нашей территории рыбы мало, может, потому что частые траления — десятки судов ловят и ловят. А вот там — рыба есть. Мы иногда, если «бабули» близко нет, туда залезали. Черпнёшь, и быстро назад.

Владимир РЯБКОВ