В этом году исполнилось 85 лет со дня рождения Владимира Смолдырева — поэта, чей очень яркий талант признавали едва ли не все, кто его знал, а сегодня, спустя годы, признаём и мы. Он прожил всего 31 год, оставил после себя несколько поэтических сборников и умер, как и положено поэту, безвременно и нежданно.
Владимир Смолдырев (1939-1971) родился не здесь — в Ростове-на-Дону. Многие отмечают, что это чувствуется и в его поэзии: там есть луговые разливы, речные пароходы, станицы и другие образы юга. В Загорский район, в посёлок Лозу, он вместе с женой Стеллой приехал в 1962 году по распределению после окончания Ростовского машиностроительного института. Как отмечал его непосредственный руководитель Владимир Эльчиев, «Лоза в то время вбирала в себя лучших выпускников известных советских вузов, в основном инженеров-механиков».
Смолдырев был неплохим технарём, но его истинным призванием, несомненно, была поэзия.
Вот как описывал знакомство с ним на собрании городского литобъединения его друг Владимир Жеглов.
«В один из зимних вечеров 1962 года дверь в комнату бесшумно отворилась, и перед нами возник некто роста чуть ниже среднего, в толстом, домашней вязке свитере и огромных подшитых валенках. Он зябко ёжился, он ведь был южанин. Представился, сказал, что книга его стихов находится в издательстве «Молодая гвардия». Потом начал читать свои стихи. Какое это произвело на нас всех впечатление? Во всяком случае, ни у кого не было сомнения, что перед нами Поэт».
Смолдырев был поклонником верлибра, который ещё называют «свободным стихом». В нём нет рифмы и заданного размера, но есть хорошо уловимый ритм и сплетение созвучий. Писать верлибром сложно, а то как делал это Смолдырев, — наверное, и вовсе неповторимо. Некоторые его стихи похожи на рисунки или же фотографии конкретного мгновения.
Осенний день ступал по Подмосковью.
Вдоль горизонта пели электрички,
и на платформах юная Россия
стояла с непокрытой головою,
в глубокие зрачки вбирая небо.
И было тихо, как в читальном зале,
и листья капали с берёз.
***
По приезде в Загорский район Смолдырев развил большую творческую активность. Он стал руководителем городского литобъединения «Клуб молодых», выступал на радио и телевидении, сотрудничал с журналом «Сельская молодёжь» и редактировал его популярное приложение «Подвиг», писал картины, переводил с французского, был судьёй в поэтических конкурсах.
В его литературный кружок ходили будущие писатели Владимир Жеглов, Иван Кудрявцев, Сергей Михайлин, Алексей Селиванов. Он имел на них сильное влияние благодаря своей огромной начитанности.
«Это был человек, который приподнял меня над миром и показал мне его во всём разнообразии. У меня было такое впечатление, что он жил во всех временах, от времён Древнего Египта, Древней Греции до фантастических веков будущего», — впоследствии писал о нём поэт Владимир Сосин.
Жеглов отмечал, что Смолдырев — «поэт такого уровня дарования, которое, очевидно и безусловно, выходит за рамки стандартного определения «местный».
Поэт Надежда Коган на страницах газеты «Вперёд» рассказывала о поэтическом вечере в посёлке Лозе в 1968 году. Всё было как обычно, дети подготовили стихи из школьной программы. Пришёл Смолдырев, с ходу заявил, что в поэзии они ничего не понимают и сам прочитал им со сцены поэму Дмитрия Кедрина «Зодчие», отчего у всех захватило дух. «Как он был красив, когда читал стихи!» — вспоминала она.
***
В обычной жизни Смолдырев был жизнелюбом — обаятельным, спортивным, с хорошим чувством юмора. Мог быстро сдружиться с незнакомыми людьми, играл на гитаре, любил застолья, знал много анекдотов. При этом порой впадал в глубокую меланхолию, куда-то пропадал и потом возвращался к друзьям с кипой новых стихов.
К 1966 году работа инженером стала надоедать ему, он хотел полностью посвятить себя творческой деятельности. Уволившись из Лозы, стал инструктором городского комитета комсомола, параллельно работая рецензентом в издательстве «Молодая гвардия».
В это же время у него начались семейные нелады. Он развёлся с женой, оставив ей и маленькой дочери лозовскую квартиру. Сам поселился на окраине Хотькова, где снимал жильё в частном доме на улице Лазо. Тосковал и говорил, что до 33 лет, возраста Христа, ему не дожить. Написал прощальное стихотворение «Мне тридцать лет, в такую пору уже пора под пистолет» (видимо, ассоциация с Лермонтовым; стихотворение утеряно). Вообще, как вспоминают друзья, ощущение ранней и безвременной смерти витало над ним и занимало его.
***
28 февраля 1971 года, за несколько дней до кончины, Смолдырев пришёл в гости к Владимиру Жеглову, жившему тогда в частном доме на Валовой улице. Они немного выпили («ограничились одной четвертинкой»), а потом Смолдырева вдруг прорвало: он стал рассказывать другу, как невыносимо плохо и трудно ему сейчас жить. Задушевно проговорили всю ночь, к утру решили, что Смолдырев съедет из своего негостеприимного дома в Хотькове и какое-то время поживёт у Жеглова вместе со своими книгами и рукописями. А после того как он получит гонорар за сборник стихов «Спираль Архимеда» (он готовился в печать) — они махнут на Север и будут странствовать по тундре, переходя от стойбища к стойбищу. Это нашло своё отражение в одном из последних стихотворений:
Мы говорили
без умолку, без передышки, жадно,
о чём угодно, в каждой новой теме
о страхом отмечая приближенье
чего-то главного, о чём сказать не смели.
***
Смерть пришла к поэту Владимиру Смолдыреву холодным утром 9 марта 1971 года. Он вернулся домой на улицу Лазо, с трудом открыл калитку. Сосед спросил, что с ним. Тот ответил, что накануне выпил, его забрали в милицию и там сильно избили. «За что? — Да стихи им читал».
Увидев, что дело плохо, сосед пошёл вызывать скорую, а когда вернулся, увидел, что Владимир лежит на снегу без сознания.
В больнице поставили диагноз «воспаление лёгких». Спасти не смогли. Похоронили на хотьковском кладбище. Через несколько дней в газете «Вперёд» появился некролог. Тираж книги «Спираль Архимеда», сигнальные экземпляры которой уже были готовы, отпечатали уже позже.
Филипп Садовников
