Эта история случилась в женской колонии, где я преподаю в православной воскресной школе. Поскольку она произошла с реальным человеком, имя и некоторые незначительные детали были изменены, хотя сами события и прямая речь переданы с максимальной точностью.

Роза отбывала срок в нашей колонии по тяжёлой статье. Говорили, она убила сожителя, потому что «поровну наливать надо». Как у всех много пивших на свежем воздухе, лицо её зимой и летом было покрыто несмываемым бронзовым загаром. Щёку пересекал грубый, не зашитый когда-то хирургом, шрам. Отмороженные пальцы деформировались, ногти росли в разные стороны. Фигуру Роза имела приземистую, крепкую, голос громкий и грубый. Если она смеялась на одном конце лагеря — «я тя щас!» — на другом было слышно.

Конечно, нехорошо таким образом описывать женщину, но такова уж реальность нынешних женских колоний, где девять из десяти страдают алкоголизмом или наркоманией.

Разговаривала Роза в  основном матом и жила на мате. Жила на мате — это термин технический. Он означает, что к  досрочному освобождению и  другим поблажкам человек не стремится, рассчитывает отсидеть от звонка до звонка, поэтому перед начальством не стелется, а  с  другими осуждёнными и  вовсе не церемонится. На свободе Розу никто не ждал, жить было негде и  спешить некуда.

***

В тюрьмах существует особый жанр написания писем-прошений в монастыри с  обязательным включением «спаси вас Господи», «Христа ради», «сёстры во Христе» и других православных маячков. Просят конфеты, чай, средства гигиены. Кто-то действительно нуждается, а кто-то превращает это в своего рода спорт. Будь конверты бесплатными, монастыри утонули бы в  тюремных письмах. Осуждённый без посылок чувствует себя сиротой.

За семь лет срока Роза не получила ни одной посылки и  писем-прошений не писала, хотя и нуждалась. На основное швейное производство, где по тюремным меркам неплохо платят, с  изуродованными пальцами её не брали. Оставалась работа на «нафталине»  — второстепенном производстве с  мизерной зарплатой. Курящему человеку «нафталиновой» зарплаты едва хватает на сигареты. А отказать себе в этих минутах свободы Роза, как и большинство осуждённых, не могла. Придёт посылка или нет  — это ещё вилами на воде писано, а на 43 рубля (стоимость конверта в  тюремной лавке) можно хоть что-то купить. Хотя, кто знает, может, как последнее светлое пятно, Роза берегла благоговение перед Церковью и  не хотела его марать лукавыми письмами.

Незадолго до освобождения Роза всё же написала письмо в монастырь, и посылка, действительно, пришла. Шла она долго, и  Роза, и  без того не питавшая особых надежд, успела забыть о  своём предприятии.

Об этом событии узнала вся колония. Она ходила счастливая, улыбалась одним зубом и всем рассказывала, как она сначала не поверила, а потом поверила, и что посылка оказалась богатой, и подробно перечисляла её содержимое. Чтобы окончательно добить слушателей, она задирала рукав и показывала чётки, которые носила на запястье вместо браслета. Было смешно, но открыто смеяться боялись, потому что это была Розалия Дровосек. Сладости она прокутила с такими же, как она, подружками, книги передала в храм с оказией. Сама до храма в этот раз так и не добралась.

***

Дальше передаю слова старосты нашего храма: «Месяца через два после посылки, уже перед самым освобождением, Роза вдруг появилась в храме. За семь лет никто такого случая не помнит. Я сильно удивилась, но виду не подала. Стоит Роза у порога в носках, пол у  нас деревянный, бурки сняла, с  ноги на ногу переминается, не знает, что делать. Догадалась — перекреститься нужно. Три пальца вместе у  неё не держатся. Перекрестилась птичьей лапкой. Чтобы разрядить обстановку, подаю ей свечи, они у нас бесплатные, но лимитированные, расход большой.

Расставила она свечи, подошла к иконе Спасителя. Встала метрах в двух, как будто боится близко подходить, и, как может тихо, стала говорить. А тихо у неё не получается, всё равно слышно. «Ну вот, дождался. Пришла я. Знаешь, почему не шла. Про грехи мои тяжёлые знаешь. Убийство на мне, с мужиками там... Примешь меня? Разрешишь подойти? Уж разреши…»

Я ушам поверить не могу  — от Розы за семь лет слова человеческого, наверное, никто не слышал, а  тут как будто ребёнок заговорил. Голос хриплый, как леший из бурелома вылез, а интонация детская, жалобная. Но главное — она так это всё говорит, как будто Бог здесь, как будто она Его реально видит и Он ей отвечает! Мне страшно стало.

Потом она встаёт на колени, ножки аналоя обнимает, как ноги обнимают, и просит Господа, чтобы Он её устроил после освобождения, что идти ей некуда, родных нет, жить негде, а  на улице зима. Просит, чтобы там тепло было, мы и здесь-то зимой мёрзнем, и покушать. И ещё чтобы у неё своя отдельная койка была. Больше ей ничего не нужно.

Никогда я Розу не любила, а тут у меня слёзы навернулись. Как будто вся жизнь её горемычная передо мной встала, а вместе с ней моя собственная. Ещё сколько-то посидела так Роза, поплакала, потом обула бурки и  ушла. Ушла, как будто это обычное дело так с  Богом разговаривать, как будто у  нас тут переговорный пункт. А я до вечера потом думала: как Роза, что ли, Богу молиться нужно? Чтобы мурашки по спине бежали?

***

Вскоре Роза освободилась по концу срока. Как она там устроилась, где живёт, чем занимается, мы не знали, но с  большой долей вероятности предполагали, здесь большого ума не надо. Обычно женщины со стажем и без жилья пристраиваются к бомжам или пьющему мужику с  квартирой. Само собой, начинают пить, их бьют, используют, выгоняют и  так далее со всеми остановками. В  лучшем случае они снова оказываются в тюрьме, в худшем — умирают от перепоя, ножа, переохлаждения. Нет, конечно, есть и другие варианты — работа, семья и всё такое, но для этого человек-алкоголик совсем-совсем пить не должен. А если хотя бы 50 граммов принял — всё. Запой и полная потеря человеческого облика в 24 часа. А как не выпить, если семь лет бутылки снились? Так что сидит где-нибудь сейчас наша Роза у храма, пугает прихожан перегаром и просит милостыню.

Я за Розу молилась, когда вспоминала, а через пару месяцев от неё в колонию пришло письмо. Всё совсем не так оказалось. Оказалось, она припеваючи живёт и работает в Центре помощи бездомным. Работает на кухне на официальную ставку, Центр предоставил ей комнату, там же и питается. Не пьёт совершенно, там и нельзя, и пишет, что не тянет. Всем довольна, благодарит Бога.

Когда Роза в  день освобождения вышла из колонии, у ворот её ждал добрый самарянин из этого Центра. Он специально за 150 километров аж из самой Самары за ней приехал. Как это сложилось, писала она туда или ещё как-то, она не сообщила. Но по нашему коллективному опыту, а  здесь люди бывалые,  — пиши не пиши, но чтобы за инвалидом, отсидевшим за убийство в  колонии для алкоголиков, как за министром, машину посылали — такое редко бывает. Честно говоря, такого случая и не знаем».

Георгий СЕДЬМИЦЫН, православный журнал «Фома»