Нора — режиссёр и актриса Ереванского русского театра драмы им. Станиславского, её отец Александр Самсонович Григорян, легендарный в театральном Ереване человек, был главным режиссёром театра с 1965 года. Жирайр — художественный руководитель Ереванского государственного театра пантомимы, заслуженный артист Республики Армения. Оба застали театр слома эпох, межнациональных конфликтов и всеобщей бедности, когда спектакли шли в залах при свете керосинки и когда в обесточенном зале взамен фонограммы мотив напевали всем залом на 600 человек. Но знают они и другой театр Армении, современный, живой, самобытный и по-прежнему любимый зрителями разных стран.

— Хорошая ли это идея: оказавшись в Армении, познакомиться со страной, просто сходив в театр?

— Нора ГРИГОРЯН: Хорошая! У нас многогранные театры, у каждого своя эстетика и свой зритель. У театра, где я работаю, — он, я бы так сказала, русскопонимающий, ведь после девяностых на русском говорили не все, и молодёжь только-только сейчас начала понимать и разговаривать. Очень много туристов в Театре пантомимы. Особенный театр — оперы и балета, это красиво, туда всегда идёт очень мощный поток.

— Жирайр ДАДАСЯН: Да, конечно, балет! Побывать в Ереване и не посмотреть «Спартака» Хачатуряна, как это возможно!

— Н. Г.: Хочу сказать о и новом Театре на крыше — он существует отдельно от всех, он негосударственный. Собрались несколько молодых артистов из разных театров, и из нашего тоже, играют летом на крыше высотки в Ереване. Что хорошо, в Ереване все театры расположены в центре.

— Ж. Д.: После февраля у нас случился большой наплыв людей из России. Это культурные ребята, образованные. Это наш зритель — ментально мы всё же ближе к России, чем к тюркскому или персидскому миру. Они обосновались, и стали думать о том, чтобы сходить в театр, создали свой клуб и даже свой стендап-комеди-клуб, хотя этот жанр мне совсем не нравится.

— И это при том, что русский «Камеди-клаб» сделали как раз армяне!

— Ж. Д.: Да, это так, но сам жанр — это катастрофа, цинизм, мат. И этот идиотизм влияет на настоящее искусство, на восприятие актёрского мастерства и вообще юмора. В театре ведь тоже есть комедия, и есть поводы посмеяться, но совсем другие. В целом, конечно, многие люди из России ходят к нам, потому что в пантомиме нет языкового барьера. И, конечно, многие ходят в Русский театр.

— Есть ли в театре Армении чтото такое, что отличает его от театра соседних республик?

— Ж. Д.: У нашей культуры много общего с европейской и русской — например, гонения Церкви, обвинения в пошлости, точно так же, как это было и в России. Но были и баснописцы, они писали небольшие истории, и эти истории игрались ночью. Есть свидетельства летописцев, где сказано «Он был в маске до утра, а потом он снимает маску и должен стоять перед Богом, потому что он согрешил, играя роль другого человека». Вот из этих миниатюр можно как-то понять, что там тогда происходило. Актёры в масках — сегодня мы бы сказали, что это мимы, а пантомима наравне с кукольным представлением всегда была традиционным видом театра Армении.

— Н. Г.: Наш театр — эмоциональный. В том же академическом театре имени Сундукяна были настоящие самородки, многие без образования, но они были великими артистами, они брали сильной энергетикой. Наша школа Русского театра — это психологический театр. Это то, что прекрасно понимал и умел делать Александр Самсонович.

— Нора, вы рассказывали, как в 90-х к вашему отцу пришли автоматчики и потребовали убрать из репертуара постановку на русском языке. Самое удивительное то, что он уговорил их прийти вечером на этот спектакль, они пришли, посмотрели и отказались от претензий.

— Н. Г.: Я не представляю, как он тогда смог их уговорить. Они сидели прямо с автоматами в зале. Он мог уговорить всякого, и его уважали и любили. Он делал всё возможное, чтобы сохранить театр.

— Жирайр, вы, помимо работы в театре, связаны с ТВ — входили в руководство нескольких каналов, были зампредседателя национальной комиссии по телевидению и радио. Что показывает армянское телевидение сегодня?

— Свои лучшие времена наше телевидение переживало в первом десятилетии 2000-х. Тогда существовало обязательство, что каналы должны иметь свободное поле, где будут представлены все сферы жизни, все потоки — музыкальный, развлекательный, информационный. У нас был потрясающий детский канал, дети обожали его. Вся эта махина начала работать, появилось общественное телевидение без рекламы — мы смогли это сделать, но потом эти каналы закрыли, а на общественном телевидении теперь идёт реклама. И сразу — как щелчок пальцами — спад, телевидение начали использовать в политических целях, и сегодня многие каналы похожи друг на друга.

— Не называя конкретных сумм, возможно ли актёру в Армении жить на зарплату в театре или ему всё же приходится подрабатывать?

— Н. Г.: Многие подрабатывают, это почти повсеместно. А так могу сказать — двести долларов зарплата, а цены подскочили. Зимой семья из шести человек только за газ платит сто долларов как минимум. Многие актёры снимаются в сериалах, в фильмах. Кому повезёт, те знакомятся с режиссёрами и попадают в их команду. А есть такие, кто вечером на сцене, а ночью работает сторожем где-то.

— Но при этом у молодёжи есть интерес к театру?

— Н. Г.: Да, и зритель приходит на спектакли — и на «Евгения Онегина», и на «Нелюбовь», мрачную психологическую драму, которую я поставила по рассказу Маркеса «Я пришла только позвонить по телефону». У многих, у творческой молодёжи в первую очередь, открылось второе дыхание. Много молодых режиссёров и артистов, которые выступают на мировом уровне: Театр «Амазгаин» с «Пышкой» или Ереванский театр кукол со спектаклем «Я здесЪ» очень хорошо принимали на Чеховском фестивале в России. И главное, в Ереване есть хорошие спектакли и есть хороший выбор.

Владимир КРЮЧЕВ

Фото: «Театральный ковчег»

Подписывайся на Telegram-канал ВПЕРЁД: https://t.me/vperedsp